В руках у пэйжев были небольшие подушки, похожие на бархатные, такого же цвета, как наши сюрко. Они положили эти подушки на землю, напротив нас.
— Гурт, смир-но! — привычно гаркнул Лостад. Остальные же стали напротив нас, заложив руки за спины и приосанившись.
— Во славу Великого Номана, — громким голосом начал один из риттеров, плотно сбитый мужчина лет сорока. Его лицо было обрамлено темной окладистой бородой, взгляд прямой, неподвижный, словно смотрит сквозь тебя. — Во славу Повелителя и духа риттерства говорю вам. И не говорите потом, что не слышали вы. Риттер обязан почитать Бога, служить Богу и любить Его искренне. А также сражаться за веру и умирать за нее, но не отрекаться. И обязан он служить Повелителю и защищать его так же яростно, как и веру. Щит риттера да будет прибежищем слабого и угнетенного, мужество его да поддерживает везде и во всем дело правого. Да не обидит он никогда никого, да повинуется он командирам, над ним поставленным, да живет он братски с себе равными, и гордость, и сила его да не возобладают в ущерб прав ближнего. Да не примет он титулов и наград от чужеземных правителей. Да не простит он никогда обид, ему нанесенных, ибо вот она — последняя обида, которую он прощает.
С этими словами риттер подошел ко мне и залепил ту самую пощечину. И нехило так залепил, аж в ушах зазвенело. После чего сделал еще два шага и точно так же ударил Линка. Мой соратник тут же преклонил колено, и я поспешил повторить за ним. Повернул голову слегка вправо, наблюдая за происходящим.
Риттер медленно достал из ножен меч и заговорил, чеканя слова:
— Во славу и во имя Бога Всемогущего, Великого Номана, нарекаю тебя риттером. Помни же, что долг твой — соблюдать все правила и добрые уставы риттерства. Будь верен Богу, Повелителю и подруге, будь быстр в мести и наказании нечестивых, и также быстр в пощаде и помощи честным людям, вдовам и сирым, посещай службы и подавай милостыню, чти женщин и не терпи злословия на них, потому что мужская честь, после Бога, нисходит от женщин.
Риттер смолк.
— Клянусь чтить законы и наше славное риттерство, — громко проговорил Линк.
Риттер медленно воздел меч и так же медленно положил на левое плечо новообращенного. Потом приподнял его, пронес плашмя над головой и ударил по правому плечу.
— Встань, брат мой.
Линк поднялся, и риттер обнял его, легко хлопнув по плечу.
Через пять минут я точно так же поднялся с колена. Теперь я был риттером. Это я понимал. А вот понять, что чувствую, никак не мог, настолько все смешалось внутри — и ликование, и радость, и даже немного страха, оттого что теперь на меня возложена какая-то совершенно новая ответственность.
— Кру-у-гом! — скомандовал Лостад, глядя на нас и прижимая кулак правой руки к левому плечу. — На вы-пра-ав-ку!
Мы вытянулись, как будто и правда хотели дотянуться макушками до той самой задницы Номана, о которой говорил Гвидо. Чревл, как же это было давно.
— Гу-у-урт, раз! — криком протянул наш лег-аржант, и без малого четыреста глоток ответили ему троекратно, приветствуя нас.
— Гра! Гра! Гра!
После церемонии посвящения нам выдали новые пельты. Точно такие же, как у нас были до этого, только в верхнем правом углу все тот же знак риттерства. Мы едва успели всучить их парням из нашего гурта, которых Лостад погнал на полевые учения. В связи с перестановкой из-за потерь гурту требовались дополнительные тренировки.
А мы с Линком получили увольнительные на два дня, до самого ухода в Зыбь, и он первым же делом заговорил о таверне. И не просто заговорил, но и сразу же зашагал к ней, как только мы получили денежное вознаграждение и сменили алые сюрко на стандартные белые. Ну а я поплелся вслед. Отказаться было некрасиво, да и неправильно — обижу. И не Линка даже, а разом все риттерство в его лице.
— Это дело надо обмыть, Ант. Я хоть и дал зарок не пить, но это дело… Это же… — он всплеснул руками. — А я знал, знал, что так и выйдет. Ведь я риттер внутри, понимаешь? Риттер, а не сраный охотник за беглыми рабами. Так что тут без никаких. Надо обмыть.
Я неохотно согласился, но сразу предупредил, что нажираться не собираюсь.
— Баба? — понимающе спросил Линк с неизменной при таких разговорах ухмылочкой. — «О белые айны, цветущие в сердце моем, сияете вы лучезарным любовным огнем…»
— Слышь, Линк, а ты других стихов не знаешь, да? — от пошлости уже во второй раз процитированной им строки меня невольно перекривило. Тогда еще как-то мимо пролетело, а сейчас вот зацепило.
— Буду я еще их знать, — хмыкнул он. — Одно вот это запомнил, и того хватит. Мне его одна нихточка из Сухины постоянно читала. Как же там дальше? А! «Горите как очи прекрасные девы Лионы…»
— Лионы? — удивился я, с подозрением поглядев на Линка.
— Лионы, — кивнул он. — Что, неправильно?
— Да я ж откуда знаю, если ни разу этого стиха не слышал? — не стал я вдаваться в подробности моего подозрения. — Ну и чем там дальше закончилось?
— Щас вспомню, подожди. С которой я… которую… а, вот. «Которая слаще мне замков, земель и короны…»
— Так это что, вроде как какой-то… ну коронованная особа эти строки говорит?
Линк пожал плечами:
— А чревл его знает, я в стихах не разбираюсь.
Он свернул вправо и устремился к дороге, ведущей в сторону Кроми. А та в свою очередь вела к форту.
— Ты что, в ту таверну? — спросил я, хотя догадался сразу же.
— А что? Лимесские? Да чревл с ними, с этими лимесскими, сидят тут по семь лет, виаров под хвост «кулаками» гоняют со скуки. Да альтов еще изловить пытаются. И то только по пьяни.